|
 |
|
 |
 |
Ледник Потанина
Суровая и труднодоступная Монголия издавна привлекала к себе внимание путешественников. Но далеко не всем желающим удавалось посетить и познать этот затерянный в центре Азии мир. Многое сдерживало проникновение исследователей на эту территорию: войны, политические конфликты, бандиты, удаленность, тяжелый климат, трудности конных экспедиций. Вторая половина XX в. навсегда устранила большинство из перечисленных препятствий на пути грезящих о просторах Монголии путешественников. В эти годы монголы шли уверенной поступью, чуть поотстав от великого соседа, по пути социалистических преобразований. И пусть люди не имели понятия о том, куда ведет этот путь. Зато на душе у них и в государстве в целом, в отличие от прежних феодальных и нынешних реформаторских времен, все было спокойно.
Впрочем, в те времена люди о многом не имели понятия. Например, бывшие советские географы до сих пор не могут, понять, почему родина так упорно не пускала их в экспедиции в братскую Монголию. На древней земле этой страны многое открыто и изучено в царские времена русскими учеными. Продолжить начатые ими исследования было делом чести для специалистов различных направлений. Но препятствие в виде советско-монгольской границы оказалось пострашнее любой войны. Все мечты и душевные порывы исследователей разбивались об этот иноматериальный, но все-таки железный, занавес.
Начало изучению оледенения Монгольского Алтая было положено В. В. Сапожниковым 26 июня 1905 г. И началось оно с исследования ледников горного массива Табын-Богдо-Ола. Это важное для отечественной гляциологии и географии событие сам исследователь описывает следующим образом:
«Спокойный спуск по отлогому, за дерненному склону через полтора часа привел нас к юртам первого китайского караула в долине р. Харьяматы системы Суока.
Итак, мы ступили на монгольскую почву и вверили свою судьбу «высокому покровительству» богдыхана.
Лишь только мы раскинули палатки в стороне от караула, как явились два дербета в красных башлыках. Начались взаимные приветствия и объяснения о цели путешествия. Один из них даже повертел в руках мой паспорт, но, очевидно, оказался не силен в грамоте и скоро вернул мне его назад...
Монголия встретила нас неприветливо. С вечера подняла западный ветер, перешедший ночью в настоящий ураган. До часу ночи нам пришлось бодрствовать и держать колья палатки, чтобы ее не сорвало. Палатка выдержала, а несколько юрт в карауле было перевернуто. Под утро выпал снег, от которого побелели не только вершины хребта, но и сама долина. Впрочем, утром же снег растаял, — обнажил красноватую щебнистую почву, на которой редкими кустиками разбросаны низкорослые степняки».
На другой день Сапожников достиг следующего китайского караула в долине реки Ойгур: «Едва мы поставили палатки, как явился верхом начальник караула в чине «тайчжи» в сопровождении солдата, одетого в нагольную шубу и красный башлык. На самом «тайчжи» был надет синий кафтан и китайская форменная шляпа с синим шариком и двумя лентами. Это был уже чин офицерский.
Соскочив с лошади шагов за пятнадцать, — ближе подъезжать считается невежливым, — тайчжи с комичными приседаниями подошел ко мне, прокричал обычное приветствие «амыр-сайн» и протянул мне своеобразную табакерку в виде плоской фляжки желтого стекла, вынутую из длинного красного шелкового мешка. На этот раз я сделал понюшку табаку добросовестно, но, как потом оказалось, этикет разрешает просто понюхать горлышко табакерки, не открывая пробки.
Я пригласил тайчжи в палатку, угостил его чаем и водкой; к последней он относился особенно любезно...
Через полчаса гость был сильно выпивши, получил от меня подарок: серебряный рубль, завернутый в платок в обмен на поднесенный мне, тоже с приседаниями, дешевенький шелковый «хадак» (узкий платок), подержал вверх ногами мой паспорт и очень довольный отбыл домой. Он обещал дать мне проводника до Цаган-Гола и вьючную лошадь вместо моей, сбившей спину».
Поднявшись к истокам реки Цаган-Гол, Сапожников 1 июля 1905 года открывает здесь самый крупный ледник Алтайских гор: «он тянется полосой с северо-запада-запада на юго-восток-восток, достигая 2 верст "ширины и более. Начинаясь с белой вершины в виде шатра, он принимает справа (с юго-запада) два больших притока и близ нижнего конца третий меньший... Мощный ледниковый поток, считая от белого шатра, имеет 19 верст длины и падает с большой постепенностью, не образуя крутых ледопадов. По поверхности ледника протянулись три широкие извилистые морены, средняя сильнее остальных. Нижний язык окаймлен целой системой высоких морен, по которым скатывается так пышно родившийся Цаган-Гол...
Ледники у местного населения не носят специальных названий, а потому я намерен воспользоваться принадлежащим мне правом и крестить их. Воздавая дань моего глубокого уважения русскому путешественнику, давшему нам (первое) обстоятельное описание пути через Монгольский Алтай, и учитывая то, что описание ледника выходит в год семидесятипятилетия выдающегося сибиряка, я называю первый, самый крупный ледник именем Григория Николаевича Потанина».
Через несколько дней Сапожников организовал экскурсию на ледник для обстоятельного его изучения: «4 июля проснулся в 3 часа на свету и принялся за сборы. В 5 часов выехали». Разведка заняла целый день. Она позволила сделать окончательные выводы о факторах небывалой мощи ледника: «Вершины, стоящие в тылу ледника Потанина, окружают его подковой и представляют выпуклую кривую по направлению Калгутты. Кроме того, в Цаган-Голе есть ниже целый ряд вершин, принадлежащих только ему и не имеющих склона в Калгутты; вот чем объясняется, что в Калгутты снега образуют семь небольших ледников, лежащих рядом, а в Цаган-Голе залегает один большой ледник, превосходящий самые большие ледники Русского Алтая».
Видимо, этот тяжелый день, стал одним из самых счастливых дней в наполненной событиями жизни Василия Васильевича. Он писал: «Наконец, уставшие и озябшие, в 11 часов мы достигли палаток и чувствовали себя необыкновенно уютно и комфортабельно у костра из кизяку.
Я не люблю писать о своем настроении, но теперь позволю себе заметить, что такие дни, полные напряженной работы, сопровождаемой новыми открытиями, чувствуются не даром прожитыми. Несмотря на крайнее физическое утомление, где-то глубоко внутри живет и радуется существованию другой, бодрый и не уставший человек. Эту здоровую радость бытия в исследовании завещаю моим молодым друзьям и ученикам».
Да, в эти дни, открыв самый крупный ледник Алтая, Сапожников должен был чувствовать себя очень счастливым человеком. Может быть, многие не смогут или не захотят понять ни радости открытия, ни счастья усталости. Каждому свое! Например, П. А. Чихачев — блестящий аристократ и географ, известный исследователь Алтая — не мог понять ценностей своего класса, ценностей, которые сегодня правят бал среди обывателей всего мира. Вспомним еще раз, как в середине XIX в. исследователь размышлял о том: «Насколько пошлыми, жалкими и наивными кажутся в такие минуты все искусственные увеселения, в которых люди, пресыщенные западной цивилизацией, ищут забвения в своих тюрьмах из искусственного и настоящего мрамора. Много ли среди них таких, » которые могли бы сказать в конце любого беспокойного и бесполезного дня: вот, наконец, настал час, который вознаградит меня за тяжелые заботы и разочарования и полностью восстановит силы для преодоления трудностей, ожидающих меня
завтра?».
Люди, которых неудержимо влекут открытия, которые рады усталости от плодотворной работы, были и будут всегда. Такими людьми были братья Троновы. Они посетили ледник Потанина в 1916 г., изучили оледенение этих мест и сделали первовосхождение на одну из вершин Табын-Богдо-Олы. В своей книге Михаил Владимирович пишет: «Ледник Потанина в истоках Аккола или Цагангола (приток Кобдо) имеет 19 км длины и 50 км2 общей поверхности и начинается в обширном мульдообразном бассейне между Кийтыном и северными передовыми вершинами. Округлый фирновый бассейн с площадью 20 км2 лежит высоко — от 3500 м, и выше. Форма склонов большей частью покатая и ровная, заснеженность их почти сплошная. Взяв большие запасы фирна, ледник течет в юго-восточном направлении спокойным потоком в 2— 2,5 км шириной и с небольшим уклоном в 3—5°. Поверхность ледника ровная, только внизу появляются сераки; ледник похож на спокойную реку».
Получилось так, что в последний раз ледник Потанина видели братья Троновы. В советские годы многие стремились добраться до этого феномена в оледенении Алтая. Но чиновники были неумолимы, и весь поток мечтаний и прошений разбивался о «рифы» канцелярских столов. Однако нашему начальству частенько удавалось добиваться невозможного. Несколько лет оно упорно разбиралось в бюрократическом крючкотворстве. Все мы стали членами советско-монгольского общества дружбы, а само начальство активно развивало братские связи в правлении этого общества. В конце концов под видом то ли научной делегации художников, то ли художественной делегации от науки надоедливых гляциологов отправили в Монголию.
И вот наш «Колобок» (бортовой УАЗ с самодельной будкой для пассажиров) медленно подкатил к таможне Ташанта. Начались переговоры с пограничниками. Напряжение на лицах участников экспедиции достигло апогея, когда пограничное начальство стало знакомиться с документами. Бумаги казались нам самым слабым местом, и мы не раз вспоминали историю о том, как в свое время начальник монгольского караула знакомился с паспортом В. В. Сапожникова, перевернув его вверх ногами. Эх, какие это, видимо, были славные времена! Тогда человек все еще оставался относительно свободным от государственного давления.
Наши пограничники в грамоте, разумеется, были сильны. Но бумаги оказались в порядке и после таможенного осмотра экспедиция могла отправиться в просторы Монголии. Шмона мы не боялись. Геодезические инструменты, продукты, да запас бензина — вот и все, что у нас было с собой.
Рубли, к которым из-за отсутствия товаров в магазинах советские люди привыкли относиться как к чему-то малополезному, мы честно, все до одного, оставили на таможне. Правда, в Монголии эти дензнаки оказались более популярными, чем у себя на родине. Но монгольские магазины в то время выглядели значительно хуже наших. Вот уж где действительно «Мамай побывал». Кроме вьетнамского бальзама, покупать здесь было нечего. Так что о деньгах мы не жалели.
С законом наша дорога разошлась лишь по вопросу о секретных в то время топографических картах. Выезжать без них в незнакомую страну было абсолютно бессмысленно. Поэтому карты решили везти с собой и надежно спрятали от глаз пограничников в машине. Вообще с топокартами в СССР давно уже творились чудеса, граничащие с великим маразмом. «Буржуи» давным-давно с помощью спутников и компьютерных систем сделали отличные карты на нашу территорию, а мы все еще прятали за грифом секретности свои, во многом устаревшие, отечественные карты. Для охраны «секретов» этих карт в организациях создавались специальные отделы, в которых работы было мало, а льгот и привилегий — много. За утерю карты можно было лишиться работы и даже угодить в известные места за колючей проволокой. А главное, засекречивание карт сдерживало развитие туризма, научных исследований и т. п. Каждый год сотни людей гибли в тайге и в горах лишь из-за того, что вынуждены были пользоваться примитивными схемами. Безусловно — моральная вина за гибель этих людей лежит на идеологах засекречивания карт. Что касается нас, то давно уже понимая весь этот «карточный идиотизм» и очень сильно страдая от него, мы не сомневались в своем моральном праве на вывоз секретных карт за границу.
Если бы таможенники обнаружили спрятанные карты, то при желании любой кагэбэшник мог сфабриковать целое дело о подрыве устоев советского государства. Но, к счастью, ребята на таможне на осмотр вещей особо не налегали. В те времена через таможню Ташанта люди проходили крайне редко. В основном она работала с соляркой и баранами. Поэтому специальной смотровой комнаты здесь не было. Это обусловило некоторую курьезность таможенного досмотра. Все мы сидели в общей комнате со своими рюкзаками без присмотра со стороны и по одному заходили в «смотровой кабинет». При желании часть вещей можно было не заносить туда вообще. Видимо, пограничникам было ясно, что кроме ледников, этим чудакам ничего в Монголии не надо и факта контрабанды не будет. Но формальности надо было выполнять.
Курьезность ситуации усиливалась еще и тем, что мы уже больше месяца работали в горах. В рюкзаках находилось множество пропитанных потом грязнейших вещей. Все это добро приходилось показывать очень симпатичной молоденькой проверяющей. В определенный момент ее чувствительное женское сердце не выдерживало вида и запаха доставаемых вещей, она махала руками и отпускала смущенного посетителя на волю.
Да, на делегацию советской интеллигенции мы походили мало. Избитые туристские ботинки и кирзовые сапоги, измятые брезентовые штаны и трико с вытянутыми коленками, грязные рубахи и растянутые футболки — все это вскоре не единожды вызывало подозрительные взгляды обывателей монгольского города Баян-Улэгэй. Сами «представители советской интеллигенции» испытали определенные неудобства лишь в двух случаях. Первый представился сразу же, как только наша машина пересекла государственную границу и въехала на территорию соседнего государства. Из остановившейся встречной легковушки, вылез молодой высокий парень в черном костюме, галстуке и шляпе. Вид его можно было посчитать несколько щеголеватым даже для премьеры в Большом театре. А здесь, среди бескрайнего полупустынного монгольского ландшафта, он выглядел просто фантастически. После коротких переговоров встречающий не удержался и намекнул на то, что прежде, чем явиться в аймак-партком на официальную встречу, нам не мешало бы хорошо вымыться и надеть чистое белье. Представители советской интеллигенции были не против где-нибудь обмыть свое запыленное тело и сбрить щетину. Но с чистым бельем на втором месяце безвылазной работы в горах у них оказалась напряженка. Дело кончилось тем, что мы искупались в мутных водах реки Кобдо, побрились и несколько посвежевшие вскоре вылазили из машины в центре города Баян-Улэгэй — столице Баян-Улэгэйского аймака.
Этот аймак примечателен по многим причинам. Во-первых, это самый высокогорный аймак Монголии. На его территории простирается основная часть хребта Монгольский Алтай. По гребню хребта, в западной его части, проходит мировой водораздел: на юго-западном склоне берет начало река Иртыш, принадлежащая бассейну Северного Ледовитого океана, а на противоположном склоне река Кобдо, несущая свои воды в бессточные озера Центральной Азии. Во-вторых, аймак имел самую высокую в Монголии плотность населения. В 1984 г. здесь на 1 км2 приходилось 1,83 человека, тогда как, например, в Южно-Гобийском аймаке — 0,22 человека. В-третьих, аймак в основном был заселен казахами. Теперь многие из них, наверное, уехали в новое суверенное государство Казахстан. А в середине 80-х гг. собственно монголов здесь встретить было не просто. Казахи, составлявшие наиболее многочисленную группу среди тюркских народов Монголии, почти все проживали в Баян-Улэгэйском казахском национальном аймаке, созданном в 1940 г. Монгольские казахи были выходцами из районов Черного Иртыша и верховьев Бухтармы. Часть казахских родов, кочевавших по южным склонам Монгольского Алтая, в середине XIX в. перекочевала на северный склон и расселилась в Монголии. Живя среди монголов, казахи сохранили свою национальную самобытность и язык. Многие молодые казахи свободно владели и русским языком.
Столица аймака, как и большинство столиц, являет собой город контрастов. Жилые кварталы сплошь состоят из юрт и глинобитных домов. Однако центр застроен добротными каменными зданиями. В основном, это современные кирпичные коробки. Но есть несколько интересных зданий, в архитектуре которых просматриваются буддистские мотивы. Более всего запомнился ресторан. В нем царили не только буддистские мотивы, но и вполне съедобные запахи. Специально для русских гостей приготовили османов, крупную и очень вкусную рыбу. Души умерших переселяются в рыб — так верят монголы. Потому жизнь среди них приучила казахов отказывать себе в рыбе, и наш сопровождающий съел лишь плохо приготовленный гарнир из лапши. А мы осквернились! И даже не постеснялись попросить добавки.
Состоявшийся после обеда переход в здание аймак-парткома предоставил второй случай для того, чтобы устыдиться своего обшарпанного вида. Первый секретарь — добротно одетый, крупный и умный мужчина — окинул делегацию скептическим взглядом. Он, видимо, сразу уяснил, что основным желанием участников этой странной делегации является стремление как можно быстрее улизнуть из города в горы. Официальные церемонии были сведены к минимуму. Вскоре наш «Колобок» весело катился вглубь хребта Монгольский Алтай, к тому месту, где хребет срастается с горным массивом Табын-Богдо-Ола, туда, где нас ждала встреча с ледником Потанина.
На лица представителей советской интеллигенции было приятно смотреть. Они светились радостью. И лишь одно лицо в машине, периодически подпрыгивая на ухабах, грустило. Разумеется — это было лицо представителя Монголии. Он ожидал совсем иных последствий от визита русских. И уж, по крайней мере, даже в кошмарных снах не собирался отправляться к каким-то ледникам. Наверное, для нормального человека, действительно, лучше болеть с похмелья после визита очередной делегации, чем бесконечно долго трястись по многочисленным дорогам Монголии для того, чтобы увидеть какие-то призрачные ледники. А дорог в Монголии столько, сколько нет, пожалуй, ни в одной другой стране мира. Горы здесь такие, что позволяют ехать на машине в любом избранном водителем направлении. И каждый, сидящий за рулем автомобиля человек, старается оставить свою колею на древней земле Монголии. Строго говоря, дорог нет вообще, есть только направления. Но колеи-то на почве остаются. И их, идущих параллельно друг другу, ребята насчитывали до четырнадцати.
Кроме дорог, в этой стране удивляет многое. Например, обилие домашних животных. Всюду среди гор разгуливают сарлыки, коровы, лошади, бараны. Изредка встречаются небольшие группы гордых и высокомерных верблюдов. И все эти животные, не в пример нашей мосластой колхозно-совхозной скотине, буквально лоснятся на солнце от жира. А почва в Монголии камениста, а трава такого росточка, что ее почти не видно из быстро идущей машины. Сами монголы считают, что их трава содержит в четыре раза больше белка, чем наша. Поэтому, мол, и животных на угодьях в два раза больше, чем у нас и они в два раза толще. Может быть, это и так, а может быть, разница заключается в том, что единственной основой жизни монгольского арата всегда являлось скотоводство, а основой жизни нашего крестьянина долгое время были государственные дотации.
Сами монгольские скотоводы оказались людьми приветливыми и дружелюбными. Стоило только остановиться у какого-нибудь стойбища, как сразу же все его обитатели высыпали из юрт. Пока мужчины степенно объясняли дорогу и интересовались, зачем надо изучать ледники, женщины тарахтели о чем-то своем около машины и весело смеялись. А вокруг крутились пацаны со своими откормленными и добродушными псами. Такому дружелюбию удивляться не стоит. Каждый новый человек в горной степи — событие. Степь — не город, гость в степи — посланник бога. Известный исследователь Монголии Г. Н. Потанин считал, что эта страна единственное место в мире, где можно прожить год, не имея в кармане ни гроша. Видимо, так оно и есть. Не раз хозяйки одаривали экспедицию принесенными из юрт продуктами, и к концу поездки в машине накопились изрядные запасы экзотической еды.
Если люди в Монголии удивительно приветливы, то о погоде этого сказать нельзя. Абсолютно ясное небо, необыкновенно прозрачный воздух и огромное солнце быстро вызывают эффект усталости организма от солнечной радиации. Но более всего донимает ветер. Он дует непрерывно днем и ночью, без усиления и без ослабления. В такой ветер машина могла ехать лишь на пониженных скоростях, примус работал лишь в дальнем углу будки, а палатку удавалось поставить только одну, спрятав ее от ветра за автомобиль. Бывали минуты, когда ветер вдруг стихал. Но тогда в воздух поднимались стаи комаров, и это было еще хуже.
Говорят, что в Монголии бывают ураганы, способные унести с собой целые стада животных. Поэтому араты выкладывают ближе к горным склонам специальные каменные стены поперек долины. За ними во время ураганов животные укрываются от ветра. Эти каменные стены, юрты, древние курганы и современные ритуальные сооружения на мусульманских кладбищах — вот, пожалуй, и все, что напоминает в горах Монголии о существовании человечества на Земле.
К концу второго дня езды мы вплотную приблизились к цели путешествия. До ледника Потанина осталось несколько километров. Ледники Монголии отличаются от ледников Русского Алтая тем, что до них относительно легко можно добраться на машине или верхом на коне. В Монголии даже около ледников простор. Было странно наблюдать, как у самых ледников на обширных пастбищах пасутся бараны, кони, верблюды... До ледников Русского Алтая, зажатых в горных ущельях, и пешком-то не всегда дойдешь без приключений.
Но до ледника Потанина на машине мы все-таки не доехали. А альпинисты на более мощной машине доезжали. «Колобок» оказался слабоват для подобного подвига. Поэтому базовый лагерь разбили в нескольких километрах от ледника, и экспедиционный люд начал готовиться к походу и встрече со своей мечтой.
В лагере царило приподнятое настроение. Его омрачала лишь необходимость перетаскать на себе целую кучу экспедиционного снаряжения к леднику. Для шести участников экспедиции решить подобную задачу было далеко не просто. Тем более, что люди уже начали испытывать недомогания и болезни, вызванные специфическими условиями Монголии. Хорошо, что вскоре появился гость. Вот уж действительно, гость в степи — посланник бога. Этот высокий, средних лет мужчина с обветренным шоколадным лицом арата, глазами и манерами меньше всего походил на простого скотовода. От всего облика гостя веяло тем, что принято называть аристократичностью. Гость быстро увидел наши проблемы и на следующее утро привел вьючную лошадь. Вместе с монгольским участником экспедиции он навязал на нее неимоверное количество вещей, и вскоре отряд смог тронуться в путь. В лагере остался лишь водитель с машиной. Состояние его здоровья уже не предрасполагало к дальним переходам.
Экспедиция начала медленно приближаться к леднику по реке Ойгур. М. В. Тронов отмечал, что: «Ледник почти открыт с северо-восточной стороны, и лишь немного поднимается над ним косогор болотистого плато, покатого с другой стороны в котловину Ойгура. Достаточно было бы сравнительно небольшого увеличения мощности ледника, чтобы массы льда, не ограничиваясь современным направлением течения, стали широко разливаться у северо-восточной окраины Табын-Богдо-Ола» (с. 50). Мы довольно легко поднялись из долины Ойгура по покатой стороне болотистого плато на его вершину, и отсюда открылся великолепный вид. Люди долго смотрели на огромную ледовую реку, на уходящие в небо окружающие горы, на верблюдов и баранов, пасущихся у края грандиозного ледника.
После того, как схлынули первые чувства, стали решать вопросы с организацией лагеря и работы. Палатки поставили чуть ниже вершины плато, вернувшись для этого немного назад в долину Ойгура. Здесь меньше дул ветер, и было не столь болотисто. А утро следующего дня началось с экскурсии на ледник. Казалось, что это мероприятие удастся осуществить довольно быстро. Но расстояния между объектами на леднике Потанина оказались намного больше, чем оценивал их глаз. На дорогу, время прохождения которой оценивалось нами десятками минут, приходилось тратить часы. Экскурсию по леднику пришлось значительно сократить. Тем более, что на высоте здоровье людей начало катастрофически ухудшаться, а монгольского представителя вообще пришлось отправить вниз к машине. Неважно чувствовали себя и остальные.
Наступление болезней заставляло спешить. На следующий день двое остались на плато для сбора гербария, а двое отправились к леднику. Качественно провести фототеодолитную съемку оказалось непросто. До точек, откуда это можно было сделать, удалось добраться относительно легко и быстро. Но порывы ветра постоянно трясли фототеодолит, а тучи отбрасывали на ледник свои тени. Приходилось подолгу ждать подходящего момента. Еще более трудоемкой была тахеометрическая съемка. Никто и не предполагал, что столь проблематичным окажется путешествие с нивелирной рейкой через язык ледника в два километра шириной. Но человек, ушедший на ледник, вскоре оказался среди первородного хаоса. Это был маленький сюжет из фильма ужасов. Одна за другой по языку в широких ледовых каньонах с грохотом неслись реки. Неверный прыжок через один из этих многочисленных каньонов не оставлял никаких шансов на жизнь. В них даже огромные каменные валуны катились со скоростью футбольного мяча. Местами из-подо льда били мощные фонтаны воды, местами попадались глубокие трещины, а местами причудливые сооружения изо льда и камня. Одним словом, если вы не боитесь ужасов, то посетите самый конец языка ледника Потанина.
Вскоре нервы у человека с рейкой сдали, и он ушел подальше от конца. В глубине языка хаос выглядел не столь чудовищно. Но зато человек полностью потерял из виду своего товарища с теодолитом и остался один на один с обезумевшей от собственной мощи ледяной стихией. Два километра ледового плена показались бесконечными. Затем те же два километра пришлось откручивать в обратную сторону. И вот настала счастливая минута, когда ребята встретились. Силы уже были на исходе, вечер тоже. Еще час, и наступит темнота. Поэтому, быстро спрятав приборы под камнями, исследователи, не теряя времени, собирались лезть вверх, на вершину плато. Но неожиданно для себя разглядели там наверху две темных фигуры с карабинами в руках. Кто были эти люди и чего они хотели, останется загадкой навсегда. Но вели они себя очень странно.
Чтобы иметь свободу маневра в случае чего, ребята решили идти по одному. Когда первый поднялся на склон, то попытался поздороваться и поговорить с темными людьми. Те лишь ощерились из-под своих черных буденовок. Их овчарка кинулась на человека, но они не сделали даже попытки ее успокоить. Оставалось лишь шугануть собаку и, ожидая всем телом выстрела в спину, быстро уходить вниз. Второй гляциолог начал свой подъем к продолжающей молча сидеть странной парочке. Напряжение достигло апогея. Но в это самое время из сгустившейся уже темноты со стороны лагеря появилась еще одна фигура и разразилась довольно нехорошими, но столь родными словами. Этот полуживой участник экспедиции почувствовал, что произошла беда, и, несмотря на болезни и температуру, отправился на поиски товарищей. И хотя встреча ознаменовалась громкой и крепкой русской речью, но подкрепление подоспело вовремя, и исследователи ледника были очень рады даже небывало злобному выражению лица своего шефа.
Естественно, что вся эта ночь прошла очень беспокойно, а утром, забрав на леднике приборы, члены экспедиционного отряда заспешили вниз. Стали пытаться привязать вещи к лошади. Но в этом деле городские люди оказались убогими до предела. Наша поклажа за время обратной дороги падала бесконечное количество раз. Главный вязальщик позеленел от злости и натуги. Запсиховав, он стал швырять веши то с лошади, то обратно на лошадь. Результаты не заставили себя долго ждать. Вначале был разбит термос, а затем повреждена дорогая и дефицитная светодальномерная рейка. И все-таки до машины мы добрались относительно успешно. И только здесь народ смог немножко расслабиться. Люди почувствовали себя значительно лучше.
На следующий день экспедиция двинулась в обратный путь. Он шел вниз по реке Ойгур, а ветер дул машине вдогонку. Поэтому «Колобок» бежал необычно резво мимо озер, юрт, ритуальных мест, домашних животных и огромных жирных сурков. Последние в больших количествах валялись возле своих нор, греясь на солнце. Их наглость будила в нас дикие охотничьи инстинкты. Один раз, на Укоке, мы уже добывали сурка ударом ледоруба. В Монголии водитель машины не вытерпел и попытался повторить этот опыт. Он остановился рядом с огромным сурком. Эта зверюга была размером с доброго пса. Выйдя из кабины, водитель, сжимая в руке ледоруб, подошел вплотную к зверю. Но из будки все дружно начали кричать, что сурок дохлый и его труп уже раздуло на солнце. Водитель махнул рукой и повернул назад. В это время сурок проснулся от шума и пустился наутек. Водитель рванул за ним. Но было поздно. Эта бестия успела залезть в нору. Народ в будке, на всякий случай тоже попрятался по углам. Но от быстрой езды по ухабам спрятаться было невозможно. И если раньше крики: «Не дрова везешь» — действовали, то в этот раз никто даже и не пытался защитить свои «права человека».
В Баян-Улэгэе экспедицию встретили без особого шума. В аймак-парткоме дали значки Советско-Монгольской дружбы, очень похожие на орден Суворова. Затем мы пообедали дома у монгольского участника экспедиции. Убогий внешне, глинобитный дом оказался весьма уютным жилищем. Ковры, интересная мебель и утварь придавали особый колорит убранству комнаты. На самом видном месте стоял хорошего качества магнитофон, а на стене висел портрет известного советского футболиста казахской национальности.
К вечеру «Колобок» уже стоял на границе у гостиницы таможни Ташанта. Наши лидеры ушли рассказывать пограничникам о ледниках. Остальные жарили рыбу, которую монгольская сторона подарила нам в дорогу. Если все подаренные в Монголии шкуры таможенники своим особым чутьем нашли и изъяли, то пять метровых османов, спрятанные в тазу, каким-то чудом ускользнули от их внимательных глаз. А шмон при въезде на родину был более основательным, чем при выезде. И это понятно. В Монголии нет сил отказаться от даром предлагаемых шкурок. И все наши люди с удовольствием их берут. А потом может оказаться, что эти шкурки стали источником эпидемии чумы или сибирской язвы.
Неделя, проведенная среди просторов Монголии, кроме всего прочего, оказалась связанной с повышенной температурой тела и с повышенной трезвостью. Дома температура быстро вошла в норму, а триумфальный успех экспедиции и жареные османы требовали объявить бой трезвости и принять усиленную экспедиционную норму. Но это намерение осуществить не удалось. Единственная женщина в нашей экспедиции после болезней и изъятия шкурок была не в духе и быстро испортила питейное настроение. Мы уступили без боя. Поводов для великодушия было предостаточно.
Предыдущая страница...
Следующая страница...
|
 |
|
|
